Беляева, Евдокия Фёдоровна

Евдокия Фёдоровна Орешкина (Беляева)I23
b: 18 FEB 1919
d: 2 NOV 2012

Автобиографическое интервью бабушки Дуси — Беляевой Евдокии Фёдоровны, рассказанное ею самой

Родилась я в 1919 году 18 февраля в большой семье. Жили вместе 4 брата, 4 невестки и мы с бабушкой. Жили хорошо, никогда не спорили, не ругались никогда и не было никакого разлада. Плели лапти, держали скотину и тем пользовались. Дядюшки зимою плели лапти в хате, а я им помогала. Курили. Дымок в грубку (печку) пускали… Дядюшка дымок пускает, а мне моргает… А я — из коноплянки потягиваю сколько хочу… А дядя все моргает — ты мол попробуй мою. Я как потянула! Век не забуду. Закашлялась табачиной этим. Тут мама с верёвкою, давай меня ею полоскать — я те курну! Больше я уже не курила…

Так я у них была за игрушку. Большой стол дубовый, садятся 4 мужика (дедушки уже не было). А потом женщины, а потом мы с бабушкою на самом кончике стола. Так и жили до 1929 года. В 1929 году мы разделились — всем сделали жилье. Яму копали, а я в это время Наташу нянчила, да чуть не выпустила ее в окошко в эту яму… Но вовремя поймал хтой-то…

В 1936 году… сколько мне было… Приехал к нам вербовщик, мне еще 17 не было… Я завербовалась — пришли за мной подружки, говорят “Мы завербовались, едем с нами, как ты одна тут останешься? Ни на улицу сходить ни еще куда… Ну ладно. А нас 6 гавриков уже в новой хате было, теснота… Как раз карточная по-моему система была… Жрать нечего. В общем вербоваться надо… Приводят меня к вербовщику, поглядел он на меня и говорит: «А какую мы работу найдем этой божией птичке? Да уж ладно, может где-то полочки подкладывать сгодится.»

Завербовалась я и уехали. На временную работу нас взяли на кирпичный завод в Ленинград. Только не в сам Ленинград, а рядом — станция Ижора. Такая там была черная речка, что и смотреть на нее было страшно, не вода а мазут прямо. И зарабатывали мы там 35-36 рублей, не больше. А жрать-то надо, работа тяжелая. Да и работа-то у нас — световой день с утра и до темна летом. Дали мне какой-то фартук резиновый… Но ничего таскала я кирпичи и не унывала. Всегда у меня было настроение бодрое.

Ага… Значит 3 месяца заканчиваются, нас должны рассчитать. Мы начали протестовать — как мы домой поедем — не на что. Как раз на нашу беду стояла машина путевая станция 28 — железнодорожный состав, рабочие вагоны. Так нас в этот состав и мы по железной дороге. Мы новые рельсы не клали — только ремонтировали старые. И мы тут немножко обжились. Нам уже и зарплату стали платить. Работа была хорошая. Мы женщины — вытаскивали костыли, разбирали полотно и где там что нужно было еще… А мужчины ложили новые рельсы. Я 3 года там проработала. Жили мы на Московской окружной железной дороге — зиму зимовали. Не на рельсах, конечно… Работали — исправляли стрелки, обрабатывали колонки, заправляли паровозы, заливали воду… Летом мы по разъездам, а зимой на своем месте. У нас 8 человек в вагоне жило (состав стоял на запасном пути) — вагон был сделан жилым. Буржуйками отапливали. Уголь у нас всегда был. Там нам хорошо жилось. Оделись мы там, обулись, наелись. Перевозили к месту работы нас ночью.

Еременко Наталья Фёдоровна

Я помню, прислала ты туфельки, а оно трошки грязичка на улице была, они-то к грязи прилипают… Я раз — на задники, два — опять на них, пока домой пришла — все стоптала. Отец на меня “Ах ты черт! Что ж ты сделала! Я бы если шел — я бы и грязь обошел и не замарал!”. А мне мама пошила платьичко, такое красивое… Я одела, мама мне говорит “Сходишь за хлебом”. Ладно. Пошла я, сходила — не хочется раздеваться, хочется в этом платье побыть. А у нас релья отец сделал, я безо всякого на те релья легла, а оно ж платье-то отвисает и значит это, раз! Зацепилось платье за дерево, а оно ж ситчик и оно, безо всякого, оторвалося. Ага, оторвалося, я заплакала — придет мама, я ж бита буду за это дело. Скажуть, сходила, чего ж ты не сняла — так нет же, надо еще и на рельях покататься в этом платье! Ага… Потом, значит, приходит тетка Морка, вы знаете, говорит, ваша Демьяниха кобеля держит, так он такой злой, паразит, когой-то даже покусал. Я — “О-о-о! Да тёть, чи мам, ты знаешь, он и меня встретил, ухватил за платье и оторвал!” Она мне “А что ж ты мне не сказала”, а я отвечаю “Побоялась, что ты меня ругать будешь.» Так и обошлось.

Орешкина (Беляева) Евдокия Фёдоровна

Ну вот… приехала я обратно в свой колхоз, пошла на поле. Года наверное три работала… Да до войны до самой я пробыла на этом поле. И полола… и все делала. Тут война началась.

На войну я не попала, в мене уже Тоська была… Я уж замужем была, не помню уже когда вышла замуж в колхозе этом… Война началась, меня сразу поставили полеводом учиться. Месяц мы там проучились и нам там выдали корочки. Дядя Петя Беляев, двоюродный брат отца уже старенький был, пошла я ему помогать… За него работала и за всех. В поле и коров подбирали — пахать, чтоб они были парные, если одна выше, другая ниже, дела не будет. Что только мы не делали, и косили и всю остальную работу.

Немцы нас прошли мимо, они по грейдеру шли, по дороге на Острогожск, а тут рядом лесок, они боялись — а ну бомбу бросят или обстреляют их. В 1943 году весной Сталин отдал распоряжение дать колхозам семена и мы пошли бригадой в 5 человек по эти семена. Было это в марте, сплела я себе лапотки веревочные, такие хороши, легкие, теплые, носки чистые одела и поехали мы 5 человек — Ленка, Олька… Пришли мы туда, получили семена эти — по 16 килограмм ячменя, на вокзале переночевали, утром встали, ну пошли бабы! Вышли, солнышко поднимается. Пока мы на гору сюда зашли, город прошли, тут уже стали проваливаться в снег — солнце припекло, ноги намочили, конечно. На Иловский лог зашли — сейчас-то тут красота, а тогда такой ров был, что не пройти. И стоим. И тут же с нами рядом другие бригады стояли. Ну стояли-стояли — полезли. А вода бурлит! Невозможно! У меня в лаптях хлюпает. Мы даже не чувствовали — становишься в ледяную воду как в горячую. Смотрим как другие бригады переправляются — держатся друг за друга, чтобы река не унесла. У нас Ленка оторвалася, но благодаря тому, что у ней шуба была расклешенная, она разостлалася по этой воде и она ее закружила на месте. Ну мы ждать не стали, поймали ее, вытащили, высушили. Дошли мы до Камышинки, у меня там знакомые были. А я уже шла босиком — лапти и чулки стерлись.. Нас они пригрели, обсушили. Утром вышли — нигде и ста грамм водички нет, вся ушла и мы уже домой 7 километров хорошо прошли. Шли кто в чем, кто босиком, кто в носках… Вот так. Они уж умерли все, подруги мои, а я еще живу… Мне, Кашпировский, конечно, в этом помог — он не колдун никакой, он просто человек бога. Он мне обеспечил мою безболезненную старость. У меня сейчас внутри ничего не болит, а вот глаза да, подводят…

Дома я пробыла до окончания Войны. Война кончилась, а у меня была Ленка… подруга — не подруга… ты ее не знаешь, говорит — Поедем на Север — у ней муж там был заключенный. Он ей писал, мол, приезжай если можешь, нет денег — продай корову, продай овец, я закройщик, я тебе помогать буду, я расконвоированный. Поехали мы.

Уже в покров. Последний пароход из Красноярска шел на Дудинку. Она взяла меня за свой счет — денег у меня не было. Места красивые мы проезжали, отлогие берега, брусника там и чего только нету, птицы всякие пели. Посадили нас и повезли. Доехали мы до утра. Но до Дудинки не доехали. Ночью была качка, я-то одна, мне ничего, а люди были с детьми, мужикам подсказали — «Вы выпейте водки побольше и качки не почувствуете», ну они, действительно, не почувствовали… Ну мужики напились, на палубе песни играют, а бабы голосят! Детей тоже укачивало. Утром немножко солнышко выглянуло, бабы повылезли на четвереньках, бледные, всю ночь тошнило их… А утром качка успокоилась, поехали мы.

Ночью приехали в Дудинку. Нам повезло, что нашлись добрые люди, муж и жена, тоже, наверное, он там отрабатывал. У них двое детей, было. Дядя Коля работал, а жена у него больная была. А я на машинке шила, убиралась, с детьми сидела, купала и они меня держали у себя. А сама я ревела — Тоська-то (дочь) осталась с мамой (с бабушкой то есть)… Галя мне говорит “Сколь они будут держать тебя, я не переношу слезы! Кому ты нужна тут. Народу тут не много“.

Я работать стала. Днем работаю, они ночью спят, а я плачу. Как мне выбраться отсюда? — Ни копейки денег, кому я нужна тут… Приезжает к этому дяде Коле (он был часовой мастер) как оно называется… паспортистка, молодая девушка, а может и не очень молодая… Таня что ли… Дядя Коля к ней — “Отвези Дусю в Норильск, да пропиши ее, я тебе часы бесплатно сделаю. А то она все плачет да плачет, не плакала — пусть бы она с нами и век жила! ”. Она согласилась. Пошли мы с ней. Там уже была запретная зона, никого не пропускали. Одели меня в куфайку, ватные штаны. Сутки нужно было ехать на поезде. А поезд — маломерка, маленькие вагоны. Нас пропустили в этот вагон, внимания на меня никто не обратил.

Приехали мы через сутки. Дом у нее рядом с поездом. Она тоже почему-то жила одна. Я не любопытствовала. Почти не разговаривали мы с ней — она уставала, когда приходила с работы. А у тром встаю — она уж на работу ушла. Спасибо были там две женщины… старушки, те что русских не любят, а я была белая, голова то есть белая, у них считается — святые, богоугодные. И они мне приносили в чашечке какой-то супчик, подкармливали. Потом Таня нашла мне место — тоже семью с детьми, сколько ж я буду сидеть у неё на шее. И тут я зажила — и шила и мыла и детей купала. И потом Костюху (прим. — мужа) я нашла в Дудинке. В нее можно было заехать. А в Норильск — не так просто. У тех, у кого я жила — у ней муж работал вместе с Костей.

Я вышла замуж в Норильске. Он (Костя) работал на пароходе, а пароходы были американские маленькие, исследователи они были. Все время он был на работе, Костя. А я начала болеть и по больницам шляться. Вода эта талая отразилась на мне. Но не нашли ничего. Потом попала я к человеку — Владимир Астахович Родионов. Его судили за Максима Горького — якобы он и еще 2 врача его отравили. К расстрелу их приговаривали, а они выхлопотали себе вместо расстрела 25 лет. Хорошо работали они, не отходили от людей. А впоследствии у Горького нашли туберкулезные палочки в шторах и никакой отравы. Я болела, таяла, но болезни не могли моей определить.

Вызвали мне женщину терапевта пожилую, она сказала, что здесь требуется хирург. Родионов спросил у меня согласие на операцию, я согласилась. Если тут не сделают операцию, то на материке мне и вовсе хана. Когда разрезали — между почкой и мочевым пузырем нашли нарыв. Да еще и заражение при разрезе вышло. Я есть перестала, я такая, если болею, то есть не хочу. И я не ела ничего. Хирург мне сказал, что надо есть. И пришла мне на ум брусника. Приходит Костюха — я ему говорю — «Свари мне компот из брусники». Он сварил, я выпила — «Ещё вари». И стал он мне варить компот, я начала немножко подниматься. Выводили меня гулять, мужик один увидел меня, пошутил — “А вот эта вот дезертировала с кладбища!”.

Потом решили мы ехать на большую землю. И уехали. Приехали в Заломное. А жить негде — у нас людей целая свалка, голод, есть нечего и никто жилье не продает. Кое-как мы тут. Работал Костя в Острогожске. Приходит как-то говорит “Дусь, видел вербовщика. Поедем?”. Нам собраться — только подпоясаться. Поехали. На Сахалин. Там с одной стороны речка, с другой — море, яр какой-то. Жили мы там в шатре… или палатке — на 30 человек. А рядом строители строили барак для себя, Костя все ходил на него посматривал. А у меня как раз родилась Надька — семимесячная, не глядела даже и не кричала. Говорили — она жить не будет. Я ее в одеяло в несколько слоев завернула. Она ничего не ела. Приходит Костя как-то — «Заворачивай Надьку.» И пошли мы в барак. И пошли, в первую попавшуюся комнату зашли — тепло там, и стали там жить. И так прожили 10 лет, Галка и Райка там же родились.

Жила я так, привыкла. И не хочу жить сейчас по другому. Я ни с одной из них (дочерей) не была в больнице. Райка родилась. А у меня свинья опоросилась. Через неделю приехали врачи — посмотреть все ли нормально. Поедем, говорят, в больницу, я отказалась. Куды ж — я в больницу, а у меня тут…. лежит… матка с поросятами, куды ж я её дену, в больницу же не повезу…

На Сахалине примерно каждые три года было наводнение. Бывало, смотришь — плывет какое-нибудь жилье, с курами и прочей живностью. А тут еще прошел слух. Поселок был какой-то — вырезали его японцы целиком. Да и еще как-то затопило 80 человек исследователей — опустился островок и никто не выплыл. Мы и подумали — чего детей тут топить. И вернулись мы опять в Заломное.

——————————————

Приехали — жить негде, вот хибару эту нашли. А в ней сыро, особенно по весне. Ну хоть такая.Зелень всю вокруг я посажала и не стало воды у нас — ни зимой ни летом, всегда сухо. В долг залезли — две с половиной тысячи. Но ничего, корову нам папаня давал.

После Сахалина завербовались мы в Совгавань (Советская гавань). Там сплошная милиция кругом и вода — море, море и море. Там порт Ванино, туда возили людей поездом. В школу там дети ходили. 10 лет мы там прожили. Десять лет я там протаскала автомат Калашникова, убивать, правда, никого не убивала. Но на стрельбище ходила. Стрелять я умею, стреляю хорошо. Я начальником отряда была. Никогда я там не спала, когда смена. Никому я никакой поблажки не делала, даже своим. Иной раз проверяющие офицеры мне говорили «Орешкина, ну что ж ты не спишь, отдыхать-то надо час какой! Тебе же есть замена, можешь ведь поставить».  Нет, я на них не надеялась — их поставишь, и они спать будут, я спать буду и она будет спать.  А там — пока смену сдашь, приедешь домой около двенадцати, детей надо со школы встретить, покормить. Иногда и по двое суток не спала. До 1969 года я там проработала. Приду — дети говорят, “К нам сегодня в окошко лезли — рука тянулась”. Потом уехали мы обратно в Заломное.

Надька вообще не училась. Как-то сама ушла в больницу ложиться с дезинтерией (смеется). Ну и приняли ее, 21 день и просидела. Галька не уча пятерку получала. Райка училась из сил выбивалась, а ей не давалось учение.

Примечание: далее идут не вполне понятные (во всяком случае для меня) упоминания о родственниках от лица Евдокии Фёдоровны и Натальи Фёдоровны.

О моих дедушке и других родственниках. Отцовы (прим. — Беляев Фёдор Демьянович) — Бабушка Ульяна и Дедушка Демьян Беляев. А по материнской линии бабушка Катя была. Деда Фёдора братья — Дед Степан, дед Миколка. Сын Степана в Заломном Илюха, Таня, Маня, Нюська дочери его. Нюська в Алексеевке жила. Иван, Петька были сыновья у дяди Миколки. В Москве Шуркины, дядины Колькины.
Петька попал под машину начальства пьяным — погиб.
У матери родители были бабушка Катя и дед Максим.
А вообще не помню чтобы из нашего рода были пьяницы.
Еременко (Беляева) Наталья Федоровна
Помню дядя Степка меня любил. Бывало иду я, а он так и старается, чтобы меня поймать. Поймает, возьмет подкинет, а я кричу, а он хохочет. Я от него отскочу — и бежать, а он раз! — Опять меня поймает. Дядя Миколка меня спасал. Залезла я как-то в кадушку с водою.
Орешкина (Беляева) Евдокия Фёдоровна
Она залазила как — опустила обе руки по плечи — а вылезти не может и я тоже не могу ей помочь. Недодумали.
Еременко (Беляева) Наталья Федоровна
Как-то родители пришли с работы, а я им про Ваньку рассказала, что он что-то там не сделал. А он как упадеть на пол — “Ой-ей-ей, Ой-ей-ей!” — мол он зашибся сильно. А ты взяла кнут,  да кнутом его!
Орешкина (Беляева) Евдокия Фёдоровна
Нет, там по-другому было — он сказал “Кто меня обувал, тот пусть и разувает”. Я говорю “Я тебя сейчас раззую!”. Он понял, что я не шучу — подхватился.
Ольга мне пишет, я не пишу никому. Живы ли они. Рома-то у них уже наверное из армии пришел.
Дядя Ваня у нас тоже был мелкий и Петька такой же. А дед Федька был тоже… работящий, в лаптях всю жизнь проходил. Рождается человек, ему сразу написано что предстоит.
В Шубино быть стоило…. Там ворожея такая как может быть Кашпировский. Там очередь, но если у человека серьезно — она может вылечить. Она нашего Леньку теткиного Нюркиного лечила. Все она предскажет.
Дед Митя нашему деду Демке брат и дед Кузя это третий род уже. А вот Митюша — Сивков сын. Деда Мити нашего он сын, а не Сивков! Степуша, а не Митюша! Это же Петин брат. Петр Дмитриевич. Алешка еще.
Муж дочери Надежды — живет в Норильске. В шахте он работал машинистом, бешеные деньги получал. Рая делает проекты у геологов.
Дед у нас был работящий. В лаптях всю жизнь проходил.
У Райки сын один Андрей. У него двое детей.
У Галины есть 2 сестры по отцу.
Тетка Анютка Демьяновна (муж Михаил) — сестра отца нашего. Серега — сын — фамилия Кот (от первого мужа, Михаил — это второй). Петька был у них — машина его задавила.